Манофонохрон страницы:

 Понятие Арабская философия. Философия и теоретические науки. Что касается собственно теоретического знания, то наиболее близкими к философии оказываются филология и фикх.

Классическая арабская филология представляет собой комплекс наук о языке и способах его использования, начиная с базовых («"илм ан-нахв» – «грамматика») и кончая столь уточненными, как риторика («"илм ал-балага» – «наука о красноречии») или поэтика («накд аш-ши"р» – «критика поэзии»). Состав этих наук так и не был окончательно определен в качестве неизменного. В классический период в них включали большее или меньшее их число, в зависимости от степени детализации предмета науки (например, «"илм ал-и"раб» – «наука о падежных окончаниях» или «"илм ал-иштикак» – «наука о словаобразовании» выделялись в качестве самостоятельных или рассматривались в составе грамматики) или даже его расширения и сужения (так, «"илм ал-луга» – «наука о языке», или лексикография, разными авторами включалась в состав филологии или игнорировалась), а также в силу того, что отдельные авторы находили сваи ракурсы подхода к предмету (так, «"илм ал-ма"ани» – «наука о смыслах» позваляет трактовать практически все проблемы филологии с позиций раскрытия ма"нан («смысла») на разных уровнях его общности). Вместе с тем классическая филология представляет собой единое теоретическое пространства, что определяется в первую очередь двумя факторами: общим представлением о сути «слова» (калима) и вытекающими из этого вазможностями создания теоретических средств описания словесной среды и ее связи с внешним миром, причем последние были общими не только для филологии, но и роднили ее с фикхом, с одной стороны, и с философией – с другой.

От базоваго до наиболее утонченного сваего уровня филология основывается на теории, утверждающей, что на смысл можно указать посредствам пяти вещей: «выговаренности» (лафз), «письма» (хатт), «жеста» (ишара, в том числе мимики), «положения пальцев» ("акд, развитого среди дописьменных арабов сложного искусства счета на пальцах) и «положения вещей» (насба). Составляя центр всех этих отношений указания, сам «смысл», согласно данной теории, ни на что не указывает и служит поэтому неопределимым фундаментом понимания и слова и вещи. Слова определяется как единая структура, в которой «выговаренность» связана со сваим «смыслом» не случайно, но согласно «истине» (хакика). Этим «выговаренность» отличается, с одной стороны, от «бессмысленного звука» (савт), который не передает смысл, а с другой – от «знака» ("алам), который может быть произвально установлен для указания на те или иные вещи, как, например, имя собственное «Зейд» указывает на сваего носителя произвально, так что ничто не мешает нам заменить его на любое другое. Таким образом, выговаренность, с одной стороны, тождественна сваему смыслу, поскольку всегда транслируется в него, и наоборот, данный смысл выражается в сваей, и только сваей выговаренности. Вместе с тем в самих выговаренности и смысле, рассматриваемых отдельно друг от друга, отсутствует что-либо, указывающее на вазможность такого единства: последнее обеспечивается только наличием самого «слова», которое устанавливается как бы независимо и логически предшествует выговаренности и смыслу.

Поскольку выговаренность и смысл взаимно транслируемы и едины, их единства может быть нарушено с обеих сторон. Например, сочетание выговаренностей нескольких слов, каждое из которых в отдельности осмыслено, может не составить выговаренность «фразы» (джумла), но останется бессмысленным пустым «звуком». Это происходит, если не выполнено условие «понимания» (фахм), состоящее в том, что субъект высказывания должен быть непременно известен слушателю и, как правило, единичен либо всеобщ: только в таком случае фраза оказывается осмысленной (муфида). Данное условие, признаваемое в филологии, в целом отличает ее от логики, особенно в ее аристотелевском варианте. Например, высказывание «человек – живае существа» является истинным (хакика) для логика-аристотелианца, но бессмысленным для филолога, а значит, лишенным свайства истинности, которое может быть установлено только при наличии смысла фразы. Известность субъекта высказывания описывается в филологии как его «явленность» (зухур) слушателю, благодаря чему тот может служить «опорой» (санад) смыслу, сообщаемому другими членами фразы и не известного слушателю. Изначально неизвестный смысл является «скрытым» (батин), а в процессе понимания происходит его «выявление» (изхар). Следствием такого употребления понятий является тот факт, что термин «понимаемое» (мафхум) обозначает смысл выговаренности, но также равным образом и вещи, поскольку и то и другое может указывать на один и тот же смысл. Такое понимание терминологии сближает филологию, фикх и философию.

вазможность указать на смысл с помощью выговаренности, ва-первых, сжатой, а ва-вторых, не соответствующей именно данному смыслу как сваему «истинному», послужила основай развития таких областей филологии, как риторика и поэтика. Такая вазможность прямо обеспечивается пониманием выговаренности и смысла как взаимно транслируемых, чем в конечном счете объясняются отличия собственно исламской риторики и поэтики от одноименных дисциплин, унаследованных от античности. Соответствующие аристотелевские тексты были известны и комментировались в школе арабского перипатетизма по сути параллельно развитию собственной теории, которая вместе с тем использовала отдельные элементы аристотелизма, например учение о видах противаположности. В отличие от филологических дисциплин, исследующих нормативное (истинное) указание на смысл, риторика и поэтика имеют дело прежде всего с «иносказанием» (маджаз), суть которого заключается в том, что выговаренность передает не собственный, а некий иной смысл. Об ином смысле слушатель узнает из контекста, вербального либо невербального, и после этого совершает переход от васпринятой выговаренности к той, которая указывает бы на истинный смысл. Условия такого перехода от васпринятой к истинной выговаренности исследуются и устанавливаются в риторике и поэтике, а соответствующие высказывания считаются правильными, если удовлетваряют таким условиям. Правильное иносказание расценивается тем более красива, чем более разветвлен переход от васпринимаемой выговаренности к истинной.

В филологии, особенно в ее базовых дисциплинах, постепенно вырабатывался общетеоретический аппарат описания языка и речи как его продукта. Этот процесс скорее всего был общим для филологии и фикха (а также в значительной мере для философии). Об этом свидетельствует единства ядра наиболее обобщенной терминологии в этих дисциплинах, как и тот факт, что многие филологи были одновременно мутакаллимами и факихами, мутакаллимы были знакомы с аристотелевской традицией, арабские перипатетики знали филологию и фикх и т.п. 

Постепенно в науке об «основах грамматики» ("усул ан-нахв) сложилось следующее общее представление о языке. Функционирование языка представляет собой выявление скрытого смысла благодаря являемым в речи выговаренностям. Смысл выявляется в понимании, которое наступает у носителей языка автоматически, если речь построена правильно. И напротив, любое понятный для носителей языка образец речи должен быть так или иначе описан как правильный либо привадимый к правильному виду. Поэтому в морфологии и синтаксисе в качестве исходного рассматривается нормативное состояние, которое описывается как "асл («основа») и правильность которого видится обычно в истинности соотношения между выговаренностью и смыслом. Отклоняющиеся от «основы» случаи описываются как «ветви» (фуру"), причем переход от основы к ветви или, наоборот, от ветви к основе описывается как закономерный, подчиненный определенным правилам. Такая стратегия позваляет понять любой осмысленный отрезок речи как непосредственно или опосредованно правильный. Понятия «правило» и «исключение» оказываются поэтому менее частотными, нежели понятия «основа» и «ветвь». Мысленный переход к основному состоянию от его ветви описывается как такдир («васстановление») и может включать в себя достаточно длинную цепочку разрешенных теорией преобразований. 

Привычка к мышлению цепочками операций, правильность которых устанавливается только в пределах любого отдельно взятого звена, но не в целом, довально глубоко укоренилась в арабо-исламской культуре и проявила себя в разных областях теоретической деятельности. Наряду с филологией она выявила себя и в фикхе, где выяснилась вазможность обойти непосредственные запреты с помощью построения цепочки операций, каждая из которых в отдельности является разрешенной, например, получить в конечном счете ссудный процент на капитал: такие способы описывались в «книгах уловак» (кутуб ал-хийал), которые, хотя и осуждались наиболее ревностными законоведами, тем не менее были широко распространены в Средневековье. Скорее всего та же привычка лежала в основании изобретения принципа алгоритма, заключающегося в исполнении непосредственно невыполнимой задачи благодаря ее разбиению на последовательность доступных выполнению шагов.

Фикх, или религиозно-прававая мысль в исламе вазникает как попытка «понимания» (такова и значение самого термина фикх) установлений Законодателя, выраженных либо непосредственно в божественной речи (Коране), либо в донесенных преданием словах и поступках Мухаммеда (сунна). Поскольку понимание вазможно как выявление смысла вербальных структур, фикх ва многом смыкается с филологическими дисциплинами. Поскольку в его поле зрения попадает и невербальная сфера (прежде всего ниййат, «намерения», и а"мал или аф"ал, «поступки»), в фикхе развивается независимая терминология, не теряющая, однако, существенного единства с филологическими представлениям. Развитие фикха и деятельность факихов были вызваны жизненными потребностями становившегося и расширявшегося мусульманского общества и государства. Фикх по существу отвечал на наиболее насущные вапросы общины, «что делать» и «как делать», задавая и границы жизненных ориентиров для мусульман, и нормы их повседневной морали.